Вальс для «Ласкового и нежного зверя» он написал за ночь. Звёздный бульвар. 20.02.2011

Вальс к кинофильму «Мой ласковый и нежный зверь», сочиненный композитором Евгением Догой, признан ЮНЕСКО одним из шедевров ушедшего XX века. А недавно его музыка к кинокартине «Рябиновый вальс» была признана лучшей на кинофестивале «Золотой орел». Сочиняет композитор в однокомнатной квартире на Рублевском шоссе. Кишиневец Дога уже много лет живет на два города. В Москве — работа, концерты, в Кишиневе — семья: жена, дочка, внук.

— Евгений Дмитриевич, к семье часто выбираетесь?

— Трамваи, конечно, туда не ходят. И доехать очень дорого стоит. Да работа и дела не очень отпускают. Поэтому не часто я там бываю. Мне это очень обидно, потому что в тех местах все-таки моя молодость прошла. И сегодня там моя семья. Хотя для меня семья изначально была очень условным формированием. Не потому, что я кого-то обманул или меня обманули. Нет, так у меня сложилось, что моя семья — это моя музыка. Это было осознанно и сознательно, и это было высказано, и это было принято и понято. Когда говорят, что искусство требует жертв, я не хочу себя считать жертвенником или жертвой. Нет. Просто в жизни приходится выбирать. Но Кишинев по-прежнему остается для меня точкой притяжения.

— Но вы уже, можно сказать, москвичом стали.

— Москвичом я себя назвать не могу. Я просто здесь живу и работаю. Хотя я никогда не предполагал, что вообще буду скучать по этому московскому дому. Обосновался я в Москве действительно давно, в конце 60-х. До того как перебрался жить в Крылатское, 14 лет обитал в гостинице «Мосфильма», где мы с Эмилем Лотяну работали над четырьмя фильмами, начиная с «Табора уходит в небо». Лотяну жил в этой же гостинице. Многие часто путали: когда шли к нему — попадали ко мне, когда шли ко мне — попадали к нему. Нас вообще долгое время путали, кто есть кто. Потому что наши судьбы переплелись очень плотно. И я благодарен судьбе, что мы, два молдаванина, встретились в Москве и смогли так плодотворно поработать. Люди мы были абсолютно разные, может быть, поэтому и сработались: каждый из нас дополнял клетки, в которых нуждался другой. Мне нужна была его динамика, его экспансивность. А ему, видимо, — моя сдержанность и толерантность. Хотя по характеру я тоже не был такой уж сладкий кусок.

— Лотяну называл вас Жюль Верном в музыке. Что он имел в виду?

— Я не знаю. Мы никогда не философствовали с ним на эту тему. Я ничего не говорил в его присутствии о нем, и он обо мне тоже. Я вообще ни разу не слышал от него доброго слова, только потом читал в прессе какие-то хорошие его слова в мой адрес. Но само многолетнее обращение ко мне и к моей музыке такого талантливого человека — этого было достаточно. Ведь неоднократно он пытался от меня уйти и поискать счастья где-то в другой стороне. И чего-то не получалось, он все равно потом возвращался к моей музыке. Мы создали не много картин, но все они — мировая классика. На этом, к великому сожалению, все дело и закончилось — наше сотрудничество и его творчество. Его как-то несправедливо отгородили от творчества. Самые активные 20 лет он не снимал.

— Читала, что ваш знаменитый вальс вы сочинили в экстремально короткий срок.

— За ночь. В 11 вечера мы еще ругались с Лотяну, а утром уже была партитура. Вечером ее уже играл оркестр. Но за год до этого я сказал Эмилю, что буду писать вальс. Сказал, и на этом тогда все закончилось. Я писал для других картин. Но внутри меня этот вальс уже начал сочиняться. Так что можно сказать, что я написал его за год и одну ночь. Вообще, музыка ведь женского рода. Она ничем не отличается от женщины. Она так же капризна и своенравна. Ее нужно любить и зазывать, а не рассчитывать, что она придет сама. И музыку так же надо очень желать.

— У вас в Кишиневе подрастает внук Доминик.

— В третьем классе учится.

— У него есть музыкальные способности?

— Рисует очень хорошо. Поразительно тонко чувствует гармонию красок. А с музыкой у него очень плохо. И меня беспокоит то, что он не любит музыку. Ведь он единственный мужчина в семье и ему перейдет все мое музыкальное наследство — весь мой творческий архив собирается в Кишиневе. И мне бы не хотелось, чтобы все это попало в руки невежды. Может быть, у внука пройдет этот период нелюбви к музыке. Многие дети вначале с ней не очень-то. Я участвую во всевозможных творческих конкурсах и прослушиваю одаренных детей со всей России и вижу, как какие-то козявки такие вещи выделывают, что взрослые могут только позавидовать. — Сейчас многих знаменитостей накрыла мемуарная волна. Вы ничего не пишете? — Недавно издали мою книжку «Джой и его собачьи дела, или Ностальгические фантазии на собачью тему». Это книга про мою собаку, которая жила у нас в Кишиневе. Книжка состоит из десяти новелл, ее с удовольствием читают и взрослые, и дети. Джой был гениальным псом. Про него я сочинил еще пьесу для виолончели, она тоже издана. В аннотации к ней я написал: «Джой была миленькая собачка, помесь лайки с балалайкой». Дети читают и смеются. Нужно создавать хороший настрой детям, тогда они с удовольствием садятся за инструмент или берутся за краски. А этим летом, будучи в пансионате в Зеленограде, я написал другую книжку — про кота Амура. С утра процедуры, а после обеда сидел и писал, хохотал над своим героем. Книжка называется «Амур и его амурные дела». Причем на обложке рисунки пса и кота, которые я сам нарисовал, хотя рисовать не умею. Вообще, я делаю все, что не умею. Как-то мы с внуком гуляли на Крымском Валу, там художники проводят мастер-классы. Они схватили меня за руку, заставили рисовать, а я ни разу кисти в руках не держал. А они ко мне пристали: «Раз музыку пишете, значит, и рисовать можете». Кстати, получилась неплохая картина акварелью. — Ну а после жизнеописания кота, видимо, за свою книгу приметесь? — Как жизнь подскажет. Это ж не мое ремесло, это хобби такое. В пансионате нечего было делать, вот и занялся котом. Когда подвернется еще такой случай, что-то придумаем. Мне есть о чем написать. Вся моя жизнь состоит из новелл.

Беседовала Елена АЛЕКСЕЕВА

Звёздный бульвар